МОСКОВСКИЕ ПРОЦЕССЫ 1922 г.

Проходившие над духовенством и мирянами Московской епархии (172 обвиняемых, в т. ч. 49 священнослужителей). Наряду с Петроградским процессом того же года были самыми массовыми показательными судебными процессами во время организованной советскими властями кампании по изъятию церковных ценностей. В течение 1922 г. в Москве состоялось 2 больших «церковных» процесса.

23 февр. 1922 г. был опубликован декрет ВЦИК «О порядке изъятия церковных ценностей, находящихся в пользовании групп верующих», в к-ром в связи с необходимостью оказания помощи голодающим в Поволжье обосновывалась конфискация из храмов предметов из драгоценных металлов. 28 февр. того же года патриарх Московский и всея России свт. Тихон выступил с посланием по поводу изъятия Советским гос-вом церковных ценностей. В патриаршем послании говорилось о помощи, оказываемой Церковью жертвам голода, и о разрешении приходским советам ввиду чрезвычайных обстоятельств народного бедствия жертвовать на нужды голодающих церковные украшения и предметы из драгоценных металлов, не освященные и не имеющие богослужебного употребления. При этом патриарх осудил как акт святотатства постановление ВЦИК о насильственном изъятии церковных ценностей, в т. ч. священных сосудов и проч. богослужебных предметов, и не одобрил даже добровольное пожертвование священных предметов, к-рые церковными канонами запрещено использовать не для богослужебных целей. Патриаршее послание не могло быть донесено до паствы через печать, поскольку публикация любого церковного документа происходила только с разрешения советских властей. Поэтому для ознакомления верующих с текстом послания епархиальные церковные управления рассылали его по приходам для оглашения священниками после богослужений. В дальнейшем участие в распространении патриаршего послания об изъятии церковных ценностей стало основным обвинением против духовенства на Московских и др. церковных процессах 1922 г.

7 марта Крутицкий архиеп. Никандр (Феноменов; впосл. митрополит) провел собрание благочинных Москвы, на к-ром было зачитано патриаршее послание. Архиеп. Никандр предложил благочинным организовать приходские собрания и обратиться к верующим с просьбой о направлении коллективных протестов в адрес ВЦИК. Вскоре по благочиниям были разосланы отпечатанные экземпляры патриаршего послания для распространения по приходам; также благочинные получили составленный архиеп. Никандром проект письма с протестом по поводу изъятия церковных ценностей. В течение последующих дней послание патриарха зачитывалось священниками после богослужений в московских храмах, проходили заседания приходских советов и приходские собрания. Верующие активно обсуждали разные виды помощи жертвам голода: сбор и отправка в пострадавшие губернии продуктов, открытие благотворительных столовых, прием и содержание вывозимых из охваченных голодом местностей детей и др.; предлагали заменить изымаемые из храмов церковные сосуды собранными прихожанами соответствующими денежными суммами или равным по весу или даже бо́льшим количеством драгоценных металлов. Шел сбор подписей под коллективными обращениями прихожан во ВЦИК с просьбой об отмене декрета.

С середины марта 1922 г. в нек-рых губерниях началось изъятие церковных ценностей, что сопровождалось протестами со стороны верующих. В ряде мест они пытались препятствовать действиям членов местных комиссий и даже вступали в столкновение с охранявшими их милицией и войсками. 15 марта 1922 г. в г. Шуе Иваново-Вознесенской губ. по собравшимся по набату на защиту храма верующим был открыт пулеметный огонь, в результате чего неск. человек погибли, десятки были ранены. 19 марта в связи с событиями в Шуе В. И. Ленин обратился к членам Политбюро ЦК РКП(б) с письмом, в котором потребовал «дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству», в т. ч. провести судебный процесс по делу сопротивления об изъятии церковных ценностей. При этом, как писал Ленин, судебные органы должны получить детальную директиву закончить процесс «расстрелом очень большого числа самых влиятельных и опасных черносотенцев г. Шуи, а по возможности, также не только этого города, а и Москвы и нескольких других духовных центров... Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше» (Политбюро и Церковь. Кн. 1. С. 143).

Хотя до кон. марта 1922 г. изъятия ценностей из московских храмов не проводились и соответственно не было случаев противодействия со стороны верующих, 20 марта ГПУ представило в Политбюро доклад о контрреволюционной деятельности патриарха Тихона, архиеп. Никандра и нек-рых членов Высшего церковного управления и Московского епархиального совета. В вину им ставились рассылка директив с призывами воспрепятствовать изъятию церковных ценностей и организация с этой же целью нелегальных собраний московского духовенства. 22 марта доклад ГПУ был рассмотрен и одобрен Политбюро. В ночь на 23 марта были арестованы управляющий Московской епархией Крутицкий архиеп. Никандр, пребывавший в Москве Варшавский митр. сщмч. Серафим (Чичагов), викарий Московской епархии Верейский еп. сщмч. Иларион (Троицкий), председатель Московского епархиального совета прот. Виктор Кедров, член Высшего Церковного Совета свящ. сщмч. Илия Громогласов (впосл. протоиерей), ключарь храма Христа Спасителя в Москве и ближайший помощник патриарха по управлению Московской епархией прот. сщмч. Александр Хотовицкий (впосл. протопресвитер), благочинный Замоскворецкого сорока прот. сщмч. Христофор Надеждин и неск. др. священников московских храмов и членов приходских советов - всего ок. 10 чел., причастных к управлению Московской епархией. 28 марта в ГПУ был вызван патриарх Тихон. На допросе патриарх взял на себя всю ответственность за составление воззвания и заявил, что в послании он лишь дал оценку изъятию церковных ценностей с канонической т. зр., но не призывал к к.-л. насильственным действиям. 31 марта патриарх был вызван на повторный допрос. Сотрудники ГПУ предупредили его о «самых решительных мерах» со стороны ГПУ и судебных органов в случае «повторения фактов, подобных событиям в Шуе». Чтобы избежать возможных столкновений верующих с милицией и войсками, патриарх выразил готовность выступить с новым воззванием к верующим о недопущении противодействия представителям власти, однако в тот же день в Москве началось массовое изъятие ценностей из храмов, что вызвало стихийные протесты и сопротивление верующих.

Днем 31 марта, во время изъятия ценностей из храмов Скорбященского жен. мон-ря в Бутырках собрались ок. 200 чел. протестующих. Возле др. храмов, где происходили изъятия, согласно отчетам районных комиссий по изъятию церковных ценностей, собирались группы до 50 чел. Вечером 31 марта число верующих у Скорбященского мон-ря увеличилось до 1,5 тыс. чел., в основном это были рабочие соседних фабрик. В последующие дни протесты верующих нарастали. 3 апр. сопротивление изъятию священных предметов из Петропавловского больничного храма оказал персонал Сущево-Мариинской больницы, в тот же день у храма Рождества Богородицы в Бутырках собравшихся на защиту храма людей разогнал отряд кавалерийской части. 4 апр. верующие собрались возле храма Николы Явленного на Арбате, против них выступили 50 вооруженных красноармейцев.

Изъятие церковных ценностей в Москве сопровождалось массовыми арестами приходского духовенства. Уже в первый день проведения кампании были арестованы 27 священнослужителей. 3 апр. Московская губернская комиссия по изъятию церковных ценностей во главе с начальником Московского губернского отдела ГПУ Ф. Д. Медведем постановила «в 7-дневный срок поставить в Московском Ревтрибунале процесс священников, противодействовавших изъятию церковных ценностей». 5 апр. комиссия дала рекомендацию по действиям против собравшихся у храмов: «Не останавливаться перед арестами и производить их в масштабе абсолютно гарантирующего недопущение скопления публики. Аресты производить путем рассасывания толпы кавалерийским отрядом и отхвата части толпы - арестовывая ее, конвоируя ее до ближайшего отделения милиции».

3-5 апр. прошли самые массовые аресты представителей духовенства и мирян. Среди задержанных были настоятельница Новодевичьего мон-ря игум. Вера (Побединская), настоятель Сергиевского храма Троицкого патриаршего подворья иером. прмч. Макарий (Телегин), известные своей духовной деятельностью в Москве протоиереи сщмч. Сергий Розанов и Павел Лепёхин, священники Петр Никольский и Димитрий Крючков. Власти приняли «дополнительные меры изоляции» патриарха на Троицком подворье. У патриарших покоев была выставлена охрана, пропуск посетителей к патриарху был ограничен, некоторые из них были арестованы. 5 апр. противостояние верующих с представителями властей в Москве достигло высшего напряжения. Ок. 400 прихожан, собравшихся у храма свт. Николая на Таганке, были разогнаны частями особого назначения, прихожане Трифоновского храма в Сокольниках не допустили в церковь комиссию по изъятию. Наиболее драматические события произошли в этот день у Богоявленского храма в Дорогомилове, где при появлении комиссии находившиеся в храме верующие успели ударить в набат. Около храма быстро собрались почти 3 тыс. прихожан. Военные открыли огонь в воздух, в ответ в них полетели камни, 8 красноармейцев были ранены. Травмы получили и 2 молодых прихожанина, звонившие в набат и сброшенные красноармейцами с колокольни. После прибытия кавалерийского отряда народ был рассеян. Столкновения верующих с войсками также произошли возле Знаменского храма в Сокольниках и около Преображенской ц. у завода «Богатырь» в с. Богородском (ныне в черте Москвы). 8 апр. в городе прошли новые массовые аресты духовенства. Среди арестованных были казначей церковного комитета помощи голодающим при патриархе Тихоне прот. Борис Забавин, бывш. ректор МДА проф. прот. Анатолий Орлов, московские благочинные протоиереи Александр Добролюбов и Александр Заозерский, прот., сщмч. Василий Соколов.

Общее число привлеченных ГПУ к следствию по обвинению в противодействии изъятию церковных ценностей в Москве приближалось к 200, бо́льшую часть составляли студенты и преподаватели, служащие различных учреждений, рабочие московских заводов и фабрик, торговцы и безработные. Однако главное внимание следствие уделяло арестованным священникам. Во внутренних документах советских органов расследование обычно называли «Дело московских попов». Высшие партийные власти требовали организации немедленного показательного судебного процесса над «церковниками», однако проведение в кратчайшие сроки суда над таким большим количеством обвиняемых, видимо, сочли невозможным. 9 апр. сотрудник Московского губернского отдела ГПУ М. М. Шмелёв составил список из 54 чел. (19 священнослужителей и 35 мирян), к-рые должны были проходить по 1-му этапу процесса. Уже 12 апр. им был предъявлен обвинительный акт, после чего следственное дело было передано в Московский губернский революционный трибунал. Следствие интересовали прежде всего факты распространения воззвания патриарха Тихона среди благочинных Московской епархии, организации приходских собраний и составления протестов, направляемых во ВЦИК, а также сопротивления работе комиссий по изъятию церковных ценностей. Спешка при подготовке процесса привела к тому, что количество обвиняемых менялось. В преамбуле приговора Московского трибунала был отмечен 51 чел., а приговор был вынесен в отношении 50 чел. Тем не менее по первоначальному числу обвиняемых 1-й Московский процесс в периодической печати обычно называли «Процессом 54-х». Во время следствия обвиняемые находились в различных тюрьмах Москвы. В трибунал поступали многочисленные ходатайства об освобождении арестованных, тем более что мн. московские приходы оказались без священников накануне Пасхи (16 апр. 1922). Однако единственным освобожденным стал проф. Е. Н. Ефимов, выпущенный из тюрьмы 19 апр. под поручительство ректора и членов правления Института народного хозяйства.

21-25 апр. 1922 г. в Иваново-Вознесенске прошли судебные заседания Выездной сессии Верховного революционного трибунала ВЦИК по делу о сопротивлении изъятию церковных ценностей в Шуе (см. Шуйский процесс 1922 г.). По итогам процесса были приговорены к различным срокам заключения 16 чел., а священномученики прот. Павел Светозаров, свящ. Иоанн Рождественский и мч. Петр Языков приговорены к расстрелу и казнены. Состоявшийся первым Шуйский «церковный» процесс должен был стать образцом для последующих подобных показательных процессов по всей стране. 25 апр. 1922 г. был издан специальный циркуляр Верховного трибунала за подписью Н. В. Крыленко о порядке ведения дел в отношении «церковников», переданный губернским революционным трибуналам. При организации таких процессов предписывалось «в первую очередь привлекать к следствию и суду руководящие церковные круги данных мест», инкриминировать высшей церковной иерархии «идейное руководство» сопротивлением верующих при изъятии церковных ценностей. Поскольку еще в марте 1922 г. Политбюро ЦК РКП(б) высказалось против немедленного ареста патриарха Тихона, организаторы 1-го Московского процесса не стали привлекать в качестве обвиняемых ни патриарха Тихона, ни помогавших ему в управлении Московской епархией архиереев. Главными обвиняемыми на процессе стали председатель Московского епархиального совета прот. Виктор Кедров, ректор МДА проф. прот. Анатолий Орлов, благочинные московских благочиний протоиереи Александр Заозерский, Александр Добролюбов, Христофор Надеждин, Николай Поспелов, Василий Вишняков, Сергий Фрязинов (в связи с этими обвиняемыми было еще одно неофиц. название процесса - «Дело московских благочинных»).

Первый Московский процесс по обвинению 50 чел. открылся 26 апр. 1922 г. Судебные заседания проходили в здании Политехнического музея. Председателем трибунала был М. М. Бек, как члены трибунала присутствовали Гусев и Дубровин. Обвинителями выступали Лунин и Лонгинов. Суд проходил с формальным соблюдением юридических норм: обвиняемым было предоставлено право на защитника (адвоката), заседания во время процесса проходили открыто для публики, осужденные имели право на обжалование приговора в высшей инстанции. Однако фактически Московский революционный трибунал лишь утверждал решения, выносимые руководством ГПУ и Политбюро ЦК РКП(б). Проходившим по следственному делу московским священнослужителям были предъявлены обвинения в контрреволюционной деятельности и антисоветской агитации «в составе организации, называемой православной иерархией». Фактами преступной деятельности были названы распространение патриаршего воззвания, произнесение проповедей нерелигиозного характера с ложными сведениями о деятельности советских властей в отношении помощи голодающим и с призывами оказать сопротивление изъятию церковных ценностей, организация «всякого рода заявлений и протестов» от населения. Мирян в основном обвиняли в участии в «публичных скопищах» при изъятии церковных ценностей, ведении при этом антисоветской агитации и оказании противодействия представителям властей вплоть до избиения красноармейцев.

В течение первых дней происходили публичные допросы обвиняемых. В основном священнослужители признавали, что зачитывали патриаршее послание и произносили проповеди в связи с изъятием церковных ценностей, но отвергали обвинения в антигос. деятельности. Одним из самых ярких было выступление иером. Макария (Телегина), к-рый объяснил, что назвал членов комиссии по изъятию церковных ценностей грабителями из-за оскорбления своего религ. чувства, когда они вошли в алтарь и «поставили стол и, опираясь на престол ногой, стали снимать венчики на горнем месте». По словам иером. Макария, «когда они коснулись святыни, то для меня это было очень больно, и ввиду этих обстоятельств действительно произнес эти слова, ибо они преступность сделали, святотатство и кощунство». На вопрос председателя Бека: «Вы считаете, что комиссия действовала как грабители?» - иером. Макарий ответил: «Грабители, действительно. Это кощунственно для верующих всех и тем более для служителей престола. Как же это не так? Я прихожу в ваш дом, начинаю распоряжаться...» Об оскорблении своего религ. чувства говорила и мирянка В. И. Брусилова, вдова погибшего в гражданскую войну красного командира, сына известного ген. А. А. Брусилова, назвавшая представителей властей грабителями: «Проходя мимо нашей церкви и увидев происходящее там насилие, которое оскорбляло религиозное чувство, я политически неправильным словом выразила свое настроение».

2 мая в качестве экспертов на процессе выступили известный церковный юрист проф. Н. Д. Кузнецов и примкнувшие вскоре к обновленчеству еп. Антонин (Грановский), священники С. В. Калиновский и С. А. Ледовский. Главный вопрос, к-рый был поставлен перед экспертами, касался послания патриарха по поводу изъятия церковных ценностей: носило ли оно строго религ. характер или являлось распоряжением об организации противодействия выполнению правительственного декрета, и следовательно его распространение было гос. преступлением. Тесно сотрудничавшие с советскими органами еп. Антонин и свящ. Калиновский заявили, что патриаршее послание носило «административно-распорядительный характер». Проф. Кузнецов аргументированно доказал, что послание патриарха было строго религиозным. Свящ. Ледовский высказался неопределенно, но в целом поддержал Кузнецова, считая, что послание патриарха является религиозным, «если религию понимать в более общем смысле». Тем не менее в итоговых документах процесса показания экспертов были сфальсифицированы; отмечалось, что все они указали на нерелиг. характер воззвания. Также экспертов опрашивали о допустимости пожертвований принадлежащих Церкви ценностей на нужды благотворительности. Все эксперты ответили на этот вопрос положительно, но проф. Кузнецов уточнил, что каноны категорически запрещают присвоение и использование богослужебных сосудов в корыстных целях.

4 мая на заседании Политбюро ЦК РКП(б) был рассмотрен доклад о ходе процесса, составленный председателем Московского трибунала Беком и членами Политбюро - фактическим руководителем Центральной комиссии по изъятию церковных ценностей Л. Д. Троцким и председателем Моссовета Л. Б. Каменевым. Политбюро во главе с Лениным (он впервые председательствовал на совещании после долгого перерыва из-за болезни) постановило дать Московскому трибуналу следующие директивы: 1) немедленно привлечь к суду патриарха Тихона; 2) «применить к попам высшую меру наказания». Т. о., Политбюро приговорило к смерти подсудимых еще за неск. дней до офиц. вынесения приговора. Также на заседании был рассмотрен вопрос о недостаточном освещении в прессе судебного процесса над московскими священнослужителями и мирянами. Политбюро поручило Троцкому «сегодня же инструктировать редакторов всех московских газет о необходимости уделять несравненно большее внимание этому процессу и, в особенности, выяснить роль верхов церковной иерархии». В тот же день Троцкий отправил в редакции газет «Известия», «Правда» и «Рабочая Москва» послания, в к-рых угрожал руководству изданий партийной ответственностью за «преступное упущение, прямой бойкот и саботаж» в отношении освещения и разъяснения процесса, имеющего «величайшие политические последствия». Троцкий потребовал от редакций отвести процессу над московским духовенством главное место в ближайших субботнем и воскресном номерах. Он инструктировал газеты, что в их статьях Церковь должна быть показана «централизованной антинародной контрреволюционной организацией, которая прикрывается религией, а на деле является политическим сообществом» и что значение Шуйского и Московского процессов заключается в том, что они раскрыли эту контрреволюционную орг-цию. Пропагандистская кампания в газетах должна была подготовить общественность к вынесению смертных приговоров обвиняемым и к репрессиям против Церкви.

5 мая на заседание Московского трибунала был вызван патриарх Тихон. По воспоминаниям очевидцев, при появлении патриарха 3/4 присутствовавших в зале встали, приветствуя первосвятителя. Во время допроса патриарх держался спокойно, с достоинством отвечал на вопросы председателя трибунала Бека и обвинителя Лонгинова. Патриарх подтвердил, что послание по поводу изъятия церковных ценностей было написано им лично, др. обвиняемые не принимали в его составлении никакого участия. На вопрос председателя трибунала: «Вы считаете, что советская власть поступила неправильно, и вы были вынуждены выпустить воззвание?» - последовал короткий ответ патриарха: «Да». Отвечая на вопросы обвинителя, патриарх заявил, что с каноничной т. зр. изъятие священных предметов является святотатством, а если и допускается по причинам христ. благотворительности, то только в случаях, когда сама Церковь распоряжается своим имуществом и вся каноничная ответственность при этом возлагается лично на патриарха. Патриарх отказался считать изданное им послание контрреволюционным действием; по его словам, обвиняемые за распространение патриаршего послания священнослужители оказались на скамье подсудимых по недоразумению.

Во время допроса патриарха председатель трибунала поднял вопрос о законности существования органов церковного управления, поскольку декрет «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» 1918 г. не предусматривал для религ. объединений никаких орг-ций, в т. ч. иерархии как юридического лица. Т. о., существование церковной иерархии было представлено революционным трибуналом как нарушение советского законодательства. Патриарх ответил, что это внутрицерковное дело. Защитник в свою очередь попросил патриарха уточнить, действуют ли органы церковного управления - Синод и Московский епархиальный совет - открыто и официально? На это патриарх ответил: «Официально, мы не закрыты ни для власти советской, ни для Церкви». Также патриарх сказал, что никаких извещений о закрытии органов церковного управления от властей он не получал. В конце допроса председатель трибунала, напомнив о событиях в Шуе и Москве, попытался своим вопросом обвинить в происшедшем там кровопролитии патриарха: «Считаете ли вы, что ваше воззвание содержало в себе места, которые должны были волновать верующих и вызвать их на столкновение с представителями советской власти? Не считаете ли вы, что та кровь, которая пролилась в Шуе и в других местах и которая может еще пролиться, будет лежать и на вас?» На это патриарх ответил: «Нет». Сразу после окончания допроса обвинитель сделал заявление о привлечении патриарха и архиеп. Никандра к судебной ответственности. В тот же день патриарх Тихон был допрошен в ГПУ, а 6 мая заключен под домашний арест.

В последующие дни на заседаниях Московского трибунала была зачитана обвинительная речь прокурора с требованием вынесения смертного приговора главным обвиняемым, подсудимым предоставили право выступить с последним словом. Большинство из них повторили слова о невиновности в предъявленных им обвинениях. Многие отказались от последнего слова. Особенно ярким было выступление на суде В. И. Брусиловой, сказавшей членам трибунала: «Ваш приговор я встречу спокойно, потому что по моим религиозным верованиям смерти нет. Я милости и пощады не прошу». 8 мая состоялось оглашение приговора Московского трибунала. К расстрелу были приговорены 8 священнослужителей и трое мирян. На смертную казнь осудили благочинных протоиереев Александра Заозерского, Александра Добролюбова, Христофора Надеждина, Василия Вишнякова, Сергия Фрязинова, прот. Анатолия Орлова и иером. Макария (Телегина). Из мирян к расстрелу были приговорены прихожане дорогомиловского Богоявленского храма: владелец мясной лавки С. Ф. Тихомиров (см. ст. мч. Сергий Тихомиров) и заготовщик дров М. Н. Роханов, к-рых обвинили в непосредственном участии в избиении красноармейцев, а также В. И. Брусилова, открыто назвавшая членов комиссии по изъятию церковных ценностей грабителями. Из числа главных обвиняемых смертного приговора избежал только председатель Московского епархиального совета прот. Виктор Кедров, выступивший в ходе процесса с критикой патриарха Тихона и архиеп. Никандра. Он и еще 5 священнослужителей были приговорены к 5 годам лишения свободы; 2 священника и 11 мирян (в т. ч. 2 профессора, 5 студентов, 2 научных сотрудника и служащий райсовета) - к 3 годам лишения свободы; 10 человек (2 священника и 8 мирян) - к году лишения свободы; 10 чел. (1 священник и 9 мирян) решением трибунала были освобождены от наказания. Особое значение имело постановление Московского революционного трибунала в заключительной части приговора о преступной деятельности «организации, называемой «православной иерархией» ...имеющей свои ячейки по всей России». Также трибунал обратил внимание на то, что, согласно декрету «Об отделении церкви от государства и школы от церкви», религ. объединения не имеют права на создание органов управления с юридическими и административно-хозяйственными правами. На этом основании трибунал делал вывод о незаконности существования «самостоятельной церковной организации во главе с высшим патриаршим управлением». Т. о., речь шла об уничтожении всей организационной структуры Русской Церкви, о превращении ее в совокупность отдельных религ. общин.

8 мая, уже в день вынесения приговора, Каменев вынес на рассмотрение Политбюро ЦК РКП(б) предложение о пересмотре приговора Московского трибунала в сторону его смягчения. Видимо, глава Моссовета опасался, что казнь 11 невиновных чел. может вызвать общественное возмущение и спровоцировать в столице беспорядки. Каменев предлагал ограничиться расстрелом 2 священников. В тот же день путем опроса членов Политбюро большинством голосов было принято решение оставить приговор без изменений. Против отмены приговора голосовали Ленин, Троцкий, И. В. Сталин и Г. Е. Зиновьев; Каменева поддержали только А. И. Рыков и М. П. Томский. Однако в дальнейшем Троцкий решил использовать возможность отмены смертного приговора для части приговоренных в интересах обновленчества. По предложению Троцкого 11 мая Политбюро приняло решение приостановить исполнение приговора. Троцкий выступил за разделение приговоренных на 2 группы, одну из к-рых следовало помиловать после ходатайства обновленцев. 12 и 13 мая во ВЦИК поступили обращения с просьбами о помиловании осужденных священников от обновленческих деятелей протоиереев А. И. Введенского, священников В. Д. Красницкого и С. В. Калиновского и др., что освещалось в советской печати (ходатайство о помиловании приговоренных от патриарха Тихона было подано еще 9 мая, но в гос. газетах о нем не упом.). 13 мая назначенная Политбюро комиссия в составе председателя Московского трибунала Бека, зам. председателя ГПУ И. С. Уншлихта и начальника 8-го (церковного) отдела Наркомата юстиции П. А. Красикова подготовила список тех 5 приговоренных к смерти, в отношении которых «приговор должен быть приведен в исполнение безусловно»: прот. Христофор Надеждин, свящ. Василий Соколов, иером. Макарий (Телегин), миряне Сергий Тихомиров и Михаил Роханов. Каждому приговоренному давалась характеристика, обосновывавшая необходимость смертного приговора, прежде всего по причине активной общественной позиции обвиняемого во время изъятия церковных ценностей и на самом процессе. В последний момент из списка приговоренных к смерти был исключен Роханов, вероятно из-за «пролетарского» происхождения. Его заменил, видимо, по личной инициативе Троцкого прот. Александр Заозерский, «как обнаруживший в своей деятельности, так и на самом суде наибольшую из всех сознательность и непримиримость по отношению к Советской власти». 14 мая комиссия представила в Политбюро свое заключение. Вынесенный Московским трибуналом приговор к высшей мере наказания был признан «справедливым по отношению ко всем 11-ти [осужденным]». В отношении 5 из них, согласно заключению комиссии, не оказалось «данных, могущих повлиять в сторону смягчения приговора», а по отношению к оставшимся 6 осужденным комиссия считала возможным «пойти максимально навстречу ходатайству прогрессивного духовенства». 18 мая Политбюро утвердило список имен 5 осужденных на смерть по Московскому делу. Однако Президиум ВЦИК во главе с М. И. Калининым некоторое время медлил с официальным утверждением приговора Московского трибунала. В связи с этим 26 мая Политбюро приняло постановление: «Указать тт. Калинину и Енукидзе на недопустимость волокиты, проявленной ими в проведении в жизнь решения Политбюро от 18.V. с. г. ...и предложить им выполнить его в течение сегодняшнего дня». В тот же день священномученики Александр Заозерский, Христофор Надеждин, Василий Соколов, прмч. Макарий (Телегин) и мч. Сергий Тихомиров были расстреляны. В отношении протоиереев Александра Добролюбова, Василия Вишнякова, Анатолия Орлова, Сергия Фрязинова, мирян М. Роханова и В. Брусиловой смертный приговор, вынесенный Московским трибуналом, постановлением Президиума ВЦИК был заменен на 5 лет тюремного заключения.

После 1-го показательного суда над священниками и мирянами в Москве распространились слухи о том, что «в будущем предполагается процесс «князей Церкви» - епископов Никандра и Илариона, членов Высшего Церковного Управления и наиболее видных представителей московского духовенства» (Патриарх Тихон в 1920-1923 гг.: Аналитическая записка из Гуверовского архива / Публ.: Е. В. Иванова // ЖМП. 2007. № 11. С. 73). Однако еп. Иларион (Троицкий), арестованный 22 марта 1922 г. в числе первых по делу о противодействии декрету об изъятии церковных ценностей, был выслан адм. порядком в Архангельск решением Коллегии ГПУ от 23 июня того же года. Еще ранее решением Коллегии ГПУ от 25 апр. был выслан в Архангельск арестованный по тому же делу митр. Серафим (Чичагов). Последний из арестованных московских архиереев архиеп. Никандр (Феноменов) был привлечен в качестве обвиняемого к следственному делу патриарха Тихона.

Подготовка процесса над патриархом и его окружением задерживалась, т. к. занятые в антицерковных мероприятиях следственные органы, а также курировавшее их деятельность руководство РКП(б) в это время основное внимание уделяли подготовке и проведению Петроградского процесса, к-рый завершился казнью 13 авг. 1922 г. Петроградского митр. сщмч. Вениамина (Казанского), прмч. архим. Сергия (Шеина), мучеников Юрия Новицкого и Иоанна Ковшарова. Также задерживались следственные мероприятия по делу большой группы духовенства и мирян Москвы, привлеченных к суду за противодействие изъятию церковных ценностей в марте-апр. 1922 г., но не попавших в число обвиняемых на 1-м Московском процессе. Подготовка 2-го Московского процесса заняла продолжительное время. Допросы обвиняемых были начаты ГПУ в авг. 1922 г., а обвинительное заключение составлено в окт.-нояб. того же года и тогда же передано в губернский Московский революционный трибунал. К началу судебных заседаний большинство арестованных были уже выпущены на свободу. В тюрьмах находились только 38 чел., проходивших по делу, остальные обвиняемые были освобождены под подписку о невыезде. Впрочем, были и противоположные случаи. Так, прот. Александр Хотовицкий, оправданный 3 мая 1922 г. народным судом, по решению ГПУ был оставлен в тюрьме как «тайный агент высших иерархов». Всего ко 2-му Московскому процессу в качестве обвиняемых были привлечены 118 чел., в т. ч. 32 представителя духовенства и 86 мирян. По количеству подсудимых 2-й Московский процесс стал самым массовым среди всех судебных процессов в ходе кампании по изъятию церковных ценностей (для сравнения: ко 2-му по числу обвиняемых среди церковных процессов 1922 г.- Петроградскому - были привлечены 86 чел.). Тем не менее Политбюро ЦК РКП(б) и руководство ГПУ не проявляли ко 2-му Московскому процессу большого интереса, поскольку «первоначальные материалы для привлечения к суду патриарха Тихона» были получены уже на 1-м Московском процессе, а новые дела «епископов, попов и мирян, уличенных в активной «тихоновщине»», предполагалось теперь рассматривать во внесудебном порядке (Отчетный доклад Антирелигиозной комиссии ЦК РКП(б) в Политбюро ЦК РКП(б) о проделанной работе от 28 нояб. 1922 г. // Политбюро и Церковь. Кн. 1. С. 340-341).

27 нояб. 1922 г. в здании Политехнического музея начались открытые заседания Московского революционного трибунала в составе председателя Бека и членов трибунала Орехова и Жильцова по 2-му «процессу церковников». В числе обвиняемых были клирики храмов московского Новодевичьего мон-ря, храма Христа Спасителя, Спасопесковского храма на Арбате, ц. Иоанна Воина на Божедомке, духовенство и прихожане храмов Москвы и Подмосковья, преподаватели Петровского сельскохозяйственного ин-та, служащие фабрики Гознак, участвовавшие в тиражировании патриаршего воззвания, рабочие завода «Богатырь», защищавшие Преображенский храм в с. Богородском. В качестве обвинителей на процессе выступали Крыленко и А. Я. Вышинский. На допросах во время суда обвиняемые признавали, что участвовали в приходских собраниях, обсуждали изъятие церковных ценностей и воззвание патриарха, но не находили в своих действиях каких-то нарушений советских законов. Как сказал на допросе прот. Александр Хотовицкий: «Я полагаю, что нет контрреволюционности в том, чтобы просить о замене церковных ценностей соответствующими металлами». Прот. Михаил Славский, обвиненный в произнесении «контрреволюционной проповеди», сказал: «Проповедь не была контрреволюционного характера и политических вопросов я не касался. Под сказанными мною словами «врата адовы» я подразумевал мировое зло, то есть зло, появляющееся в человеке, но нисколько не касался Советской власти». Среди обвиняемых мирян было много случайных людей, схваченных при разгоне собравшихся у храма во время изъятия ценностей. В ходе процесса по требованию Вышинского нек-рые обвиняемые, ранее освобожденные под подписку о невыезде, были вновь взяты под стражу. 6 дек. Вышинский в обвинительной речи просил применить высшую меру наказания в отношении 13 обвиняемых: игум. Веры (Побединской), протоиереев Иоанна Арсеньева, Сергия Успенского, Михаила Славского, священников Александра Хотовицкого и Илии Громогласова, церковных активистов мирян Л. Е. Анохина, П. Н. Перцева, А. П. Каютова, С. И. Головкина, Д. М. Щепкина, А. А. Успенского и Н. Н. Билевич-Станкевича.

11 дек. обвиняемые выступили с последним словом. Как правило, они отказывались признать себя виновными в контрреволюционной или конспиративной деятельности. Особенно ярким было последнее слово свящ. Илии Громогласова, к-рый решил рассказать о пройденном им жизненном пути, поскольку «если будет уважена просьба о применении ко мне высшей меры наказания Прокурора, то я должен буду замолчать навсегда». Свое выступление на суде он закончил словами: «Тяжело умирать, но и тяжело жить бревном, будучи оторванным от любимого дела». Видный инженер-путеец Перцев, член приходского совета храма Христа Спасителя, сказал: «Я заверяю вас, граждане судьи, совершенно искренне, что я считаю за честь сидеть между такими людьми, как Щепкин и Хотовицкий... Я много сделал полезного и Советской власти в смысле разных построек и проведении железных дорог. Я прошу Революционный Трибунал, несмотря на все чудовищные обвинения в агитации, заговоре и так далее, отнестись ко мне внимательно и снисходительно». Мн. обвиняемые, в т. ч. игум. Вера (Побединская), отказались от последнего слова. 13 дек. был оглашен приговор Московского трибунала. Смертных приговоров вынесено не было. Главные обвиняемые: игум. Вера (Побединская), протоиереи Сергий Успенский и Александр Хотовицкий - были приговорены к 10 годам лишения свободы, священники Николай Миловский и Василий Богоявленский, миряне А. А. Успенский и Н. Н. Билевич-Станкевич - к 8 годам заключения; др. обвиняемые получили меньшие сроки: 15 чел. были приговорены к 5 годам, 15 чел.- к 3 годам, 3 чел.- к 2 годам, 14 - к полутора годам и 17 чел.- к году лишения свободы. 35 чел. были оправданы. Учитывая объявленную амнистию в связи с 5-летием Октябрьской революции 1917 г., трибунал постановил всем осужденным более чем на год заключения срок отбытия наказания сократить на 1/3, а осужденных на год освободить. Амнистия не распространялась на осужденных по 62-й ст. Уголовного кодекса о членстве в контрреволюционной организации.

Московские процессы 1922 г., как и др. открытые судебные процессы, связанные с противодействием изъятию церковной собственности, проводились советскими властями для решения сразу неск. задач: проведения крупномасштабной показательной карательной судебной акции против священников и мирян в целях запугивания духовенства и активных верующих; дезорганизации высшего церковного, епархиального и приходского управления ради содействия деятельности обновленцев и устранения от руководства Церковью патриарха Тихона; обоснования юридической незаконности существования в Советском гос-ве правосл. иерархии и тем самым - самой Церкви. Московские процессы служили этапом к главному антицерковному процессу над патриархом Тихоном, подготовка к к-рому в кон. 1922 г. вступила в активную стадию. После того как высшее партийное руководство приняло решение об отмене суда над патриархом и 25 июня 1923 г. свт. Тихон был освобожден, во 2-й половине того же года были освобождены и священнослужители, осужденные на Московских процессах 1922 г. В дальнейшем большинство из них подвергались новым репрессиям со стороны советских властей, но уже, как правило, во внесудебном порядке.